В общем, так получилось, что в моей семье никто не сидел и никаким политическим репрессиям не подвергался.
Дед по линии матери был кадровым офицером Красной Армии, дел по линии отца был убежденным коммунистом, до 75 лет работал бригадиром в железнодорожном депо. Отец — физик-ядерщик, начинал трудовую деятельность тоже с депо, чистил паровозные котлы и поступил на вечерний факультет физтеха, а на третьем курсе перевелся на стационар. В 40 лет мой беспартийный отец стал кандидатом физико-технических наук, а в пятьдесят умер, из-за полученной в свое время радиации. Что касается меня, то в СССР я был аполитичным, игнорировал комсомольские собрания, будучи офицером авиации ПВО страны категорически отказался от предложения парторга эскадрильи вступить в КПСС. За личный конфликт с инженером эскадрильи майором Мироновичем я, правда, отсидел трое суток на офицерской губе в Кандалакше, но считать это репрессиями смешно.
Не скажу, чтобы нас так уж сильно доставали по идеологической части. Где-то там в далеком Кремле были ответственные товарищи, портреты которых висели в школьном коридоре, но никому из нас до тех товарищей из Политбюро не было никакого дела. Мы жили своей жизнью, кремлевские небожители своей, и школьные годы мне запомнились не пионерскими речевками и комсомольскими собраниями, а вокально-инструментальным ансамблем, который я организовал в десятом классе
Первый хит нашего будущего ВИА был «Гоп, хей-гоп» на русском языке, который Саня Винник, Саша Козьмин и Валик Шаповал в 9-ом классе на ура сыграли в школьном коридоре, а битловскую «гёрл» уже со сцены актового зала они сыграли в составе с Костей Эвенковым. Я тогда вообще играть на гитаре не умел, но за лето выучил пару-тройку аккордов и в начале учебного года (10 класс) заявился с Винникошей к директрисе и убедил ее на заработанные в колхозе школьниками (мы сами ни в какой колхоз не ездили) деньги (2000 рэ) приобрести по безналу три электрогитары и барабан с тарелкой и «чарликом». С приобретением аппаратуры мы стали полноправным ВИА, играли на всех школьных вечерах, собирая полный аншлаг.
?>
Наш школьный ВИА
Когда мы вывешивали фото нашего ВИА в школе, через полчаса девчонки эти фото срывали на память. В конце 10 класса мы даже стали лауреатами городского конкурса школьных вокально-инструментальных ансамблей, а нашим хитом была песня «Осеннею порой, расстались мы с тобой…» Когда мы играли эту песню на последнем звонке в школьном спортзале, наш «Джон Леннон» Винникоша так тогда разволновался, что впервые забыл слова и мы несколько раз проиграли один и тот же куплет.
За электроорганом наш замечательный ударник Валентин Шаповал, а я просто сижу за ударной установкой
После школы, как и большинство моих одноклассников, поступил в институт. Это был 1977 год и у нас в те годы быть комсоргом, например, считалось позорным. Моя будущая жена, в отместку мне за то, что с моей подачи ее выбрали в заместители старосты группы, предложила на первом комсомольском собрании группы меня в комсорги. Группа, несмотря на мои возмущения, дружно за меня проголосовала, но комсоргом я все равно ни дня не работал. Когда меня начали доставать с институтского комитета комсомола, я просто послал комсомольского секретаря в известном направлении. На том моя «партийная» карьера и закончилась.
На фото автор на вырубке просеки под ЛЭП. По договору нашей альпсекции с ХЦПЭС мы зарабатывали безналичные деньги на экспедиции и снаряжение. Наличные зарабатывал в ХПИ на высотных работах — зимой чистили снег с крыш корпусов, сбивали сосульки, чтобы они кому-нибудь на голову не свалились, а по весне менял в ХПИ водосточные трубы (на фото ниже), ремонтировали кровлю.
Общественной работой мне правда заняться все же пришлось на третьем курсе. Все сессии я сдавал на повышенную стипендию, но на 3 курсе, несмотря на то, что все экзамены я в очередной раз сдал на «отл.», в повышенной стипендии мне отказали на том основании, что я не участвую в комсомольской жизни института. Секретарь деканата предложила мне как компромисс стать хотя бы профоргом группы.
Рассудив, что профорг это беспартийная должность, я согласился, правда завалил всю профсоюзную работу, которая заключалась в наклеивании марок в профсоюзные билеты одногруппников. Не видя никакого смысла в таком бестолковом занятии, я за год так и не наклеил ни одной марки.
Вольная студенческая жизнь мне настолько нравилась (я занимался спортивным скалолазанием и по освобождению физкафедры полсеместра проводил на крымских скалах), что на четвертом курсе решил продлить себе учебу еще на один год и остался на повторный курс, а заодно и отделался от почетной должности профорга. Как мне потом рассказала жена, новый профорг группы, наклеивая за меня эти дурацкие профсоюзные марки, от чрезмерного усердия отравился клеем, потому как лизнул, бедолага, каждую марку языком.
Фанские горы 1982. На фото автор
Моим образом жизни в СССР был альпинизм и политика в советское время меня мало интересовала. В горах комсомольских или партийных собраний не проводили, и нудных политинформаций не читали. В году так 1979 в альплагере «Цей» нач.уч. альплагеря Михаил Борушко как-то попытался по утрам ввести политинформации, но мы быстро превратили это в цирк, и на том всё его начинание и закончилось.
1981 год. Главный корпус ХПИ — зарабатываю на высокогорную экспедицию
Выезжая во время СССР в высокогорные экспедиции, на которые зарабатывали сами высотными работами, мы везде встречали искреннее гостеприимство. Особенно мне запомнился Горно-Бадахшан п.Ишкашим 1983 года. В августе 1983 года сопровождал вниз заболевшего пневмонией на пике Энгельса (Горно-Бадахшанская АССР) Юру Борисенко. Первую ночь нам довелось провести в пос. Зонг, местные таджики нам выделили комнату (взять с нас деньги за постой хозяева категорически отказались) и вечером пришли к нам в гости со своим чайником.
Мы выставили к чаю сгущенку, шоколад, и пили из пиал зеленый чай. Как только чай заканчивался, мальчишка таджичонок тут же убегал и возвращался с полным чайником. Так продолжалось несколько раз, пока нам аксакал не пояснил, что он будет приносить нам чай, пока мы не положим пустые пиалы на стол дном вверх, что будет означать, что мы больше чая не хотим. А пока мы этого не сделали, по законам гостеприимства он не может допустить, чтобы мы остались без чая.
Доставив Борисенко в больницу Душанбе, мне пришлось срочно вернуться в Зонг за списком паспортных данных участников экспедиции, потому что в аэропорту без этого списка мне отказались продать заранее забронированные билеты на Москву. Причем времени, чтобы выкупить билеты у меня было ровно сутки.
Прилетел в Ишкашим в полдень, поселок словно вымер и добраться до Зонга было не на чем. Тут встретил прохожего таджика, разговорились, я объяснил ему в чем проблема. Он сказал, что вообще-то он в Зонг не собирался, но если надо альпинистам помочь, то он подвезет меня на своей «жульке» (это более 100 км по горной дороге).
Перед дорогой он пригласил меня попить чаю и подкрепиться, и мы поехали. Дорога была ужасная, выбивавшийся из-под колес гравий бил по днищу его машины, но когда мы приехали в Зонг, таджик водитель ОТКАЗАЛСЯ ВЗЯТЬ ДЕНЬГИ И ЕЩЕ ПОИНТЕРЕСОВАЛСЯ, КОГДА ЗА МНОЙ ПРИЕХАТЬ, ЧТОБЫ ОТВЕЗТИ МЕНЯ в Ишкашим. Чтобы заплатить хотя бы за бензин, мне пришлось водителя буквально упрашивать взять деньги и после долгих уговоров он согласился взять с меня только 5 рублей.
Так что интернациональная дружба народов в СССР была не на словах. Вспомнить 1982 год — первое восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину планеты Эверест! Тогда мы всей страной переживали за своих соотечественников, и никому в голову не приходило делить участников эверестовской экспедиции по национальности.
Были в этой экспедиции и мои земляки Сергей Бершов и Леша Москальцов. Сергей Бершов с донецким альпинистом Мишей Туркевичем совершили первое в истории альпинизма феерическое ночное восхождение на высотный полюс Земли. Леше Москальцову не повезло, при выходе на вершину он оступился и упал в ледовую трещину, и из-за полученных трав не смог взойти на Эверест.
Эверест-82. Сергей Бершов с Михаилом Туркевичем после легендарного ночного восхождения на Эверест
Бершов же с Туркевичем стали настоящими героями. И в какую бы точку страны им не довелось приехать — их везде встречали, как национальных героев.
Помню осень 1985-го. Гагры. Ежегодный Чемпионат по спортивному скалолазанию Мемориал Михаила Хергини. С Бершовым и Владом Пилипенко я выступал на этих соревнованиях за сборную Харьковской области. Идут соревнования, под скалами полно народа — спортсмены и болельщики со всей страны, а страна у нас была тогда одна — СССР, и вдруг останавливается междугородный автобус, и его пассажиры, по-моему туристы из Прибалтики, узнав, что на этих соревнованиях выступает Сергей Бершов, выстроились в очередь к нему за автографом. Сергей был очень смущен таким вниманием к своей персоне. А ведь прошло тогда уже три года после его ночного восхождения с Туркевичем на Эверест.
Сейчас, когда мы разделены таможнями, границами, национальностями, о былой дружбе народов можно только вспоминать. А патриотизм тогда тоже был настоящим, а не «шароварным», как сейчас.
Так в Афган в свое время я сам рвался – (горы, военная «романтика») и чтобы попасть «за речку», будучи офицером запаса ПВО (ЗРК-75), в 1986 году специально уехал в Душанбе, где три месяца работал инструктором альпинизма в СК «Десантник», после чего написал рапорт министру обороны СССР, с просьбой направить с подготовленным мной взводом в Афганистан, но из-за бюрократии попал служить на Кольский п-ов в эскадрилью СУ-15 техником авиационного оборудования (п. Африканда-1).
После увольнения из армии (1988) работал маляром-высотником в альпинисткой бригаде. До распада СССР мы зарабатывали на высотных работах больше иного директора завода. В новообразовании же «незалежна» Украина править бал стали барыги да бандиты. Те же, кто зарабатывал на жизнь своим трудом, оказались в «национал-свидомой» Украине за чертой бедности. К 93-му разразившаяся в Украине гиперинфляция была особенно убийственной. Так в мае того года наша бригада, к примеру, покрасила 80-метровый ретранслятор в Луганской области, за который по смете нам должны были заплатить 700 тыс. купоно-карбованцев. Деньги же за эту работу мы получили только через полгода, когда коробка спичек стала стоить 5 тыс. Вот и получилось, что за неделю высотных работ бригада из 3 человек заработала аж 140 коробок спичек. Мы на бензин тогда несоизмеримо больше потратили, чем заработали.
Ныне «свидомые» ура-патриоты любят с пафосом много говорить о том, как они якобы «вибороли» «незалэжность» Украины. Так давайте вспомним, как УССР стала независимой Украиной.
Когда в августе 1991-го в СССР случился коммунистический путч, москвичи первыми вышли на баррикады против танков, введенных в Москву ГКЧП, а в Киеве тем временем трусливо выжидали, чья возьмет — ГКЧП или восставший против них Президент РФ Ельцин. В Киеве тогда никто и пискнуть не осмелился против гэкачепистов, а в Москве трое молодых парней погибли под гусеницами танков, заплатив своими жизнями за свободу от коммунистической диктатуры для всего многонационального Советского Союза.
Как только путч в Москве был подавлен и членов самозваного ГКЧП Ельцин отправил в казематы «Матросской тишины» и своим Указом запретил КПСС, в Киеве сразу осмелели и повылезали на свет божий наши новоиспеченные «самостийники» и 24 августа, когда им никакое ГКЧП уже не угрожало, приняли в ВР «Акт о независимости Украины». Президентом независимой Украины был избран вчерашний главный коммунист УССР Л.Кравчук
Вряд ли, тайно потом собравшиеся в Беловежской Пуще руководители трех славянских республик Ельцин, Кравчук и Шушкевич, подписывая совместное заявление о том, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование», думали о своих народах. Просто им не терпелось избавиться от надоевшего диктата центра, и так хотелось стать суверенными князьями в своих вотчинах, что они пошли на тайный сговор. Участь многомиллионного, некогда единого советского народа, одержавшего благодаря интернациональной сплоченности победу в Великой Отечественной войне, по иронии судьбы была предрешена на тайной вечере в какой-то бане, причем людьми, представлявших всего три республики из двенадцати, входивших к тому моменту в состав СССР.
Но что произошло, то произошло. И когда 25 декабря 1991 года над Кремлем был спущен красный флаг с Государственным гербом СССР и огромная страна которая называлась Советский Союз прекратила свое существование, никто не выступил в ее защиту.
Народы, разделенные пока еще «прозрачными» границами, особой эйфории по поводу полученной независимости, правда, тоже не испытывали, и «манна небесная» на их голову не посыпалась. Между вновь образованными государствами сразу же возникли территориальные споры, порой переходящие в локальные войны; внутри постсоветских республик шла острая борьба за власть, то тут, то там на почве религиозных и межнациональных конфликтов вспыхивали кровавые гражданские войны, и миллионы беженцев вынуждены были кочевать по стране в надежде найти себе пристанище.
Удержавшиеся же при власти высокопоставленные коммунисты, спрятав подальше свои краснокожие книжицы с изображением вождя мирового пролетариата и его изречением о том, что «партия — ум, честь и совесть нашей эпохи», и напрочь утратив остатки не только партийной, но и людской совести, «наращивали мышцы» — накапливали «первоначальный капитал». Воспользовавшись царившей после развала Советского Союза неразберихой, «самостийники» буквально даром получили в свое распоряжение республиканские конторы Госбанка СССР с их многомиллиардными фондами и разветвленной сетью филиалов во всех областях. Положила глаз новая власть и на хранившиеся на счетах банков деньги по сберегательным вкладам граждан. Инициированные российским правительством реформы по методу «шоковой терапии» привели к безудержному росту цен, который обесценил трудовые накопления простых людей. При сумасшедшей инфляции сбережения граждан на глазах превращались в фантики, но миллиарды рублей вкладчиков, прежде чем они окончательно обесценились, расторопные банкиры успели конвертировать в твердую валюту и перевести на секретные счета в заграничные банки.
Дестабилизированная финансово-денежная система породила кризис неплатежей. Рвались экономические связи между бывшими братскими республиками, и как результат — наступил паралич промышленности. Бывшая партийно-хозяйственная элита — директора фабрик и заводов — сдавала производственные площади в аренду различным фирмам и кооперативам, а заодно распродавала заводское оборудование по цене металлолома. Миллионы людей остались без работы и средств к существованию. Потеряв доверие к российским рублям, украинским купонам и белорусским «зайчикам», народ, чтобы как-то спасти от инфляции свои скудные сбережения, ринулся скупать американские доллары, фактически ставшие национальной валютой на всем постсоветском пространстве. Оставшиеся без работы инженеры переквалифицировались в «челноков», снующих за товаром сначала в Польшу, затем, кто удачно раскрутился, в Турцию, Китай и Индию. Как следствие их неустанной деятельности стихийно возникали вещевые рынки. Зарождался новый класс предприимчивых людей, которых уже нельзя было отнести ни к пролетариату, ни к крестьянству, ни, тем более, к межклассовой прослойке — интеллигенции.
Тем же, кто еще работал на еле дышащих госпредприятиях, заработную плату выплачивали с задержкой: где на два месяца, где на три, где на полгода, а на некоторых заводах и вовсе прекратили выплату наличными деньгами и расплачивались выпускаемой продукцией.
Еще в худшей ситуации оказались так называемые «бюджетники»: учителя, врачи, преподаватели вузов, военнослужащие, сотрудники правоохранительных органов. Товаров, которые можно было бы продать на рынке, они не производили, поэтому получать их в качестве оплаты своего труда не могли, и несвоевременная выплата зарплаты (в условиях гиперинфляции кому-то было очень выгодно прокручивать бюджетные деньги) была явлением очень болезненным. Чтобы выжить в этих условиях, нужно было либо брать взятки, либо (у кого не имелось возможности использовать служебное положение в целях личного выживания) искать себе другую работу. Иного выхода своим служащим независимое государство на заре своего становления не оставило.
И в то же время для пробравшихся к «кормушке» власти времена настали поистине «золотые». Особо приближенные к «императору», то бишь к Президенту, сколотив свои миллиардные состояния на разграблении страны, становились олигархами; коррумпированные министры и депутаты тоже ворочали миллионами. Не отставали от них и крутые бандиты. Облачившись в малиновые пиджаки и обвешавшись пудовыми золотыми цепями, они раскатывали на БМВ и «мерседесах» и чувствовали себя хозяевами жизни.
Равнодушно созерцать, как жируют нувориши, правоохранительные органы, разумеется, не могли. В суде, прокуратуре, милиции, таможне работают живые люди, которые тоже хотят ездить на дорогих иномарках и строить себе роскошные дворцы. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что дружить с так называемой организованной преступностью куда выгодней, чем надрывать живот в борьбе с нею.
Так «незалежна» Украины превратилась в одно из самых коррумпированных государств в мире, а население 52-миллионной республики, которая была всесоюзной житницей, с мощнейшей в СССР промышленностью, сократилось до 46 миллионов. Это не родина — это территория проживания. Моей Родиной был СССР. Не все ладно было в этой огромной стране, но Родину, как и родителей не выбирают…
© Кобизский Александр
