Эта история произошла более четверти века назад, а именно в августе 1983 года, но мне, как непосредственному ее участнику, врезалась в память навсегда. В 2000-ом году я написал первый, во многом автобиографический роман, но рассказ о своем одиночном ночном спуске с пика Энгельса включил только в шестую книгу «КЛАН».

Поскольку роман «КЛАН» — это художественное произведение, повествование в нем идет о вымышленном Алексее Давыдове. Случай же,  произошедший на пике Энгельса, реальный и чуть не разыгравшуюся на его склонах трагедию описал документально и реплики героев, как и выдержку и решения Федерации альпинизма СССР,  привел слово в слово. 

Альпинизм всегда считался спортом элиты общества. Это был образ жизни целого поколения советской интеллигенции, и  спортом альпинизм назывался лишь условно. Просто за лучшие восхождения стали награждать чемпионскими медалями,  а победа одной команды над другой была весьма относительной. Никакая судейская комиссия не могла абсолютно справедливо дать оценку команде, поскольку в основном все в конечном итоге решал отчет о восхождении. Да и не в наградах суть — люди ведь ходят в горы не для того, чтобы получить грамоту или медаль.

Давыдов вообще не считал альпинизм видом спорта, за который надо присваивать спортивные разряды, хотя такое отношение к альпинизму у него было не всегда. Тренеры видели в нем будущего чемпиона, но горы — это горы, в них всякое может случиться, и в 1983 году за одиночный ночной спуск с пика Энгельса Алексея Давыдова решением федерации альпинизма СССР дисквалифицировали, «раздев» с первого разряда по альпинизму до новичка.

 Роману  тоже хорошо запомнился тот год. Это был их первый с Алексеем шеститысячник. Всего полторы недели назад  закончились  сборы в Дагестане, где он с Алексеем прошел несколько сложнейших скальных маршрутов, на три дня вернулись домой, и сразу вылет на Памир, покорять пик Энгельса, высота которого была 6300 метров.

Алексей после последнего восхождения на Кавказе вдруг свалился с высокой температурой, но ни один доктор не смог тогда поставить ему правильный диагноз. Ну, печень чуть увеличена, а так вроде все в норме… Алексея это остановить не могло. Он рвался в памирские горы (как же это сборы пройдут без него?!) и отнесся к невесть откуда навалившейся неизвестной болезни как к временному недомоганию.  Экспедиционный врач подозревал у него воспаление легких, но Алексей заручился справкой из физдиспанера, что никакого воспаления легких у него нет, и поехал со всеми на Памир, не подозревая, что у него началась первая стадия «желтухи» — вирусного гепатита. Ударной дозой антибиотиков ему удалось сбить высокую температуру, но самочувствие от этого не очень-то улучшилось. Перелет в Душанбе он перенес плохо, у него опять поднялась температура, но не привыкший жаловаться Алексей старался держаться бодро и рвался носить грузы в базовый лагерь, разбитый на высоте 4200 метров, наравне со всеми.

   Восхождение на пик Энгельса не заладилось с самого начала. Руководитель и главный тренер экспедиции Григорий Артеменко навязал к ним в группу скалолазку из сборной города Катерину Кузнецову. Катерина была неоднократной чемпионкой страны по скалолазанию, но как альпинистка она не котировалась, и вообще, Алексей был убежденным противником участия женщин в восхождениях сложнее третьей категории, поэтому он сразу заартачился против ее участия в высотном восхождении. Однако Артеменко был непреклонен, и Алексею пришлось подчиниться и пойти на восхождение с Кузнецовой, которую он воспринимал как обузу. Его мрачные предчувствия не замедлили подтвердиться: Катерина выдохлась еще на подходе. Группа с первых же часов стала выбиваться из графика, пройдя ледник не за один световой день, как планировалось, а за два.

Алексей с Романом были самыми молодыми участниками восхождения на пик Энгельса, руководил которым тридцатишестилетний кандидат в мастера спорта по альпинизму Юрий Борисенко.

Пять альпинистов: Алексей в связке с Романом, Юрий Борисенко с Всеволодом Грищенко и Катериной Кузнецовой — ползли, еле переставляя ноги. На второй ночевке Алексей поставил перед капитаном команды вопрос ребром: группа к восхождению не готова, нужно поворачивать назад. Борисенко, чувствуя себя далеко не лучшим образом (высота авантюризма не терпит), колебался, понимая, что Алексей прав… Но тут подала свой заморенный голос Катерина:

— Че вы, мужики, сачкуете, над вами же весь лагерь смеяться будет! Вы идите, а я вернусь в лагерь сама…

— Юра, ты в своем уме?! — настаивал на своем Алексей. — Как бабу можно одну отпустить на ледник?

Борисенко, явно не годившийся на роль лидера, сник. С одной стороны — ему очень хотелось заполучить в книжку альпиниста запись о руководстве восхождением  категории сложности 5А (выше шести тысяч метров меньше категории не бывает, высота сама по себе уже сложность, и группа вскоре в этом жестоко убедится), с другой стороны — он признавал, что Алексей бесспорно прав. Катерине нужно кого-то выделить в сопровождение, но тогда группа разваливается, ведь меньше четырех человек на высотное восхождение по правилам советского альпинизма идти нельзя.

Борисенко уже было согласился с Алексеем, что надо всем возвращаться в базовый лагерь, но тут к ним подошел проверяющий из Москвы от федерации альпинизма СССР. Фамилия Волченков врежется Алексею в память на всю жизнь, но в тот момент никто не мог знать, чем обернется вмешательство этого козлобородого  альпиниста. Москвич сам предложил отвести Катерину вниз, и все аргументы Алексея, что надо отказаться от восхождения, рассыпались. От бабы, которая на корабле, как известно, к несчастью, избавились, и теперь, казалось, ничто не помешает им взойти на пик Энгельса. Но у природы свои законы, и они явно были не на стороне  команды. Мало того что Артеменко отправил на высотное восхождение группу без каких-либо средств связи (все радиостанции забыли в городе), так еще не было четко оговорено контрольное время возвращения их группы в базовый лагерь. Четверка альпинистов была полностью предоставлена самой себе, и случись что — помощь в лучшем случае могла подойти только дня через три.

Алексей, преодолевая дикую головную боль, плелся наравне со всеми, пять шагов вверх — минута отдыха, еще пять шагов, и снова отдых... Шесть тысяч без соответствующей акклиматизации — высота коварная. На предвершинный гребень вышли, когда уже окончательно стемнело. На пронизывающем ветру кое-как поставили палатку. Беспокойная ночь прошла почти без сна. Практически ничего не ели. Организм не принимал даже такой проверенный на высоте продукт, как сало. Открытая банка сгущенки вызывала лишь приступ тошноты, и весь их ужин в ночь перед выходом на вершину — разделенная на четверых таранка да по глотку бледно заваренного чая из талой воды. 

В продуваемой всеми ветрами палатке было очень холодно, и рассвет альпинисты встретили с облегчением. Солнце — это жизнь… Но… Почему так странно ведет себя капитан? Алексей, забыв о собственных недомоганиях, не на шутку встревожился.

— Юра, что с тобой?

— Все нормально… — с трудом разлепив губы, прошептал Борисенко.

— Какой на фиг нормально, если ты самостоятельно повернуться не можешь! — не на шутку испугался Алексей.

— Ничего… Наверное, с желудком что-то…

Роман с Севой, натягивая на ноги промерзшие за ночь вибрамы, беспокойно посмотрели на капитана.

— Юр, ну это… ты потерпи маленько, вершина же вот, триста метров отсюда — рукой подать! Мы только быстренько сбегаем, поменяем записку и обратно, когда еще сюда попадем? —  начал уговаривать Борисенко Сева Грищенко. Ему очень нужно было это восхождение, чтобы закрыть первый разряд по альпинизму, а тут из-за слабости капитана команды долгожданная вершина уплывала на глазах.

— Вы что, совсем охренели, вдвоем идти! — возмутился Алексей.

— Почему вдвоем, а ты? — недоуменно спросил Роман.

— Я останусь с ним! — Алексей кивнул в сторону провалившегося в небытие Борисенко.

— Э, Юр, ты это чего! — затормошил его Сева.

Борисенко очнулся и затуманенным взором посмотрел на Севу.

— Мы же не на Эвересте! — горячо принялся убеждать ничего не соображающего капитана Сева. — Вон, Бершов с Туркевичем оставили на восьми тысячах обморозившегося Мысловского с Балыбердиным и ночью на Эверест шустро сбегали, теперь герои на весь мир, а у нас только утро и вершина всего-то шесть триста!

— Хорошо, идите… — натужно прохрипел Борисенко и закрыл глаза.

— Алексей, в общем, мы туда и обратно, — Сева решительно взял руководство на себя. — А ты присмотри за Юрой, — наставительно произнес он.

— Ладно, мужики, только не рассиживайтесь там, мне очень не нравится его состояние… — проворчал Алексей, кивнув в сторону поникшего капитана.

— Да мы мигом! — бодро   заверил его Сева, забирая остатки продуктов и аптечку.

…Алексей с тревогой смотрел вслед медленно удаляющейся двойке. Самочувствие же Борисенко не улучшалось. Вроде (с его слов) у него ничего не болит, но почему тогда полностью утрачена координация движений? Юра не смог без помощи Алексея даже застегнуть спальник, не говоря уже о том, чтобы вылезти из палатки.

Бесконечно стали тянуться часы, но передовая связка и не думала возвращаться. «Спят они там, что ли?» — метался по гребню Алексей, начиная понимать, что не прими он экстренных мер,  все их восхождение может закончиться трагически. Борисенко уже не ориентировался в пространстве и временами нес какой-то бред.

Аптечки нет, осталась только небольшая фляжка спирта. Алексею единственной спичкой удалось развести примус (Грищенко, как человек курящий, спички прихватил с собой) и приготовил подобие чая. Затем в тепловатую жидкость добавил спирт и стал с ложки поить этой смесью Борисенко, надеясь, что хоть какая-то энергия попадет в его застывающие сосуды.

Высота тем временем прожорливо отбирала силы. Борисенко угасал на глазах, но к вечеру немного пришел в себя. Замерзнуть спирт  не дал, во всяком случае, нитевидный до этого пульс чуть улучшился.

— Где ребята? — была первая фраза очнувшегося капитана.

— Придут, Юра, обязательно придут! —  заверял его Алексей, недоумевая, как можно двенадцать часов идти триста метров. (Только через десять лет Роман признается ему, что они с Севой заснули в уютной скальной нише, сколько проспали доблестные  восходители, когда их капитан умирал в палатке, Роман не признается никогда…) 

Алексей напряженно всматривался в черноту азиатской ночи и уже совсем было отчаялся, когда наконец послышались голоса.

— Вашу мать, где вы бродили! — спросил он, когда Сева ввалился в палатку.

— Да оказалось, далековато что-то… — вяло стал оправдываться тот, но Алексей все понял: ребята измождены до предела и  ни о каком немедленном спуске не может быть и речи.

— Быстро аптечку! Сердечные, шприц! — скомандовал Алексей, держа руку на пульсе Борисенко. Пульс угасал с каждой секундой. — Здесь все стерильно, — буркнул Алексей, вонзая шприц прямо через брезентовые штаны в бедро Борисенко. — Что у нас еще там есть? Кофеин? Сойдет! — Разломав стеклянную ампулу, он влил ее в рот Борисенко. Через пять минут тот стал подавать признаки жизни.

— Роман, его нужно немедленно вниз! — Алексей стал тормошить засыпающего в палатке альпиниста.

— По гребню тащить мы не сможем, нужно вызывать спасотряд… — обескураженно пробормотал Роман.

— Сам знаю, а как? Ни ракетниц, ни радиостанции! Нас кинутся искать только через неделю, нужно идти вниз за помощью, другого выхода нет! — Алексей испытующе посмотрел на Романа.

— Я не дойду… — заныл Роман. — Сил нет…

Алексей его не осуждал, прекрасно понимая, что из всей группы уверенно держится на ногах только он один, и если он не сможет спуститься ночью с шеститысячника за спасотрядом, погибнет вся команда…

— Проводи меня хотя бы по гребню, там я свяжу обе веревки и постараюсь спуститься на плато, — попросил он, и Роман согласился.

Через час блужданий по гребню Алексей нашел более или менее пригодное место для спуска.

— Продержитесь до утра, помощь, чего бы это мне ни стоило, приведу, — закрепив за выступ веревку, заверил он друга. Что ждет его на конце второй веревки, Алексей знать не мог. Темень была такая, что, спустившись на десять метров, он потерял Романа из виду…

До ледникового плато, как он и опасался, двух веревок не хватило. Сколько оставалось до засыпанного снегом ледника, он точно определить не мог — может, пять метров, а может, и десять. Нужно  было прыгать, рискуя сломать себе ноги. Собравшись с духом, Алексей выпустил из спускового устройства свободный конец  веревки и  прыгнул в чернеющую бездну… Пролетев метров пятнадцать, он заскользил по крутому снежному склону (что его и спасло) и выехал на плато целым и невредимым.

Дальше он шел, как во сне, интуитивно угадывая коварно притаившиеся трещины. (Через полгода президент федерации альпинизма СССР Владимир Шатаев в разговоре с Артеменко презрительно хмыкнет: «Этот Давыдов что, не знал, что по закрытому леднику  в одиночку нельзя ходить?» и подпишет приказ: «За нарушение правил альпинизма дисквалифицировать перворазрядника по альпинизму А. В. Давыдова до новичка»…

Ущельская комиссия под председательством уполномоченного федерации альпинизма Волченкова первоначальный приговор вынесет помягче: «За проявленную активность при проведении спасательных работ перворазрядника Алексея Давыдова дисквалифицировать до значка «Альпинист СССР» с правом хождения в этом сезоне…»  Вроде как благодарность получил… Волченков мог бы в федерацию и не доносить, никакого, в конце концов, «криминала» не было, наоборот,  благодаря ночному спуску Алексея спасотряд подошел вовремя и Юре Борисенко спасли жизнь. Но как же, нужно перед Шатаевым красиво отчитаться —  выявил нарушения! «Это восхождение — ценой жизни!» — возглашал на все ущелье, тряся бороденкой, Волченков, в то время как  благополучно снятый с вершины Борисенко умирать вовсе не собирался…)

Но разбор «полетов» будет потом, а сейчас Алексей, превозмогая накопившуюся за четверо суток восхождения усталость, упрямо продвигался  по закрытому леднику. Оказавшись на относительно пологом и, главное,  безветренном участке, он наконец-то согрелся, и его начало клонить в сон, но, вспомнив прочитанный еще в детстве рассказ о том, как попавший в буран полярник уснул в снегу и замерз насмерть, не дойдя всего ста метров до спасительного домика, Алексей собрал всю свою волю в кулак и шел, шаг за шагом приближая спасение Борисенко.

Небо было ясное, но безлунное, и ледник освещался лишь отсветом далеких звезд, благодаря которым коварно прикрытые снегом трещины выделялись подозрительной синевой на фоне погруженного во мрак ледника.   В одну из таких трещин Алексей все же чуть не провалился, и спасла его только отличная реакция — как только под ногами пласт снега ухнул в бездонную пропасть, он тут же упал вперед на живот и успел вонзить клюв ледоруба в ледовый склон. Замешкайся он хоть на долю секунды, зияющая чернота трещины навеки поглотила бы его…

  Наконец далеко внизу показались палатки наблюдателей грузинской сборной по альпинизму. Алексей остановился. Спускаться в почти кромешной тьме по сорокаметровой ледовой стене он не рискнул. Что же кричать спящим в палатках грузинам? Алексей размышлял недолго.

— Люди!.. — во весь голос воззвал он. В ответ — тишина… Надсадно болело горло, но Алексей, набрав полные легкие воздуха, повторно заорал так, что грузины (как они потом признались) не на шутку струхнули: спросонья им почудилось, что это кричит «снежный человек». Посветив фонариком, они были немало удивлены, увидев на леднике одинокую фигуру Алексея. При свете фонарика тот быстро спустился на передних зубьях кошек и, объяснив, что привело его ночью на ледник, попросил грузин вызвать по радиостанции  спасотряд.

Не дожидаясь рассвета, Алексей вместе с грузинскими альпинистами поспешил  на помощь Юре Борисенко. Когда они подошли к склону пика Энгельса, Роман с Севой уже подвели Борисенко к месту, где ночью дюльфернул[1] Давыдов. Теперь с его помощью Борисенко удалось благополучно спустить на плато. Роман же с Севой остались на гребне собирать палатку, а Алексей с грузинскими спасателями понесли на импровизированных носиках Борисенко вниз. Когда они доставили больного в палаточный лагерь грузинской команды, подошел и основной спасотряд с врачом. Медицинская помощь подоспела вовремя. Еще час — и Борисенко мог бы умереть от острой сердечно-легочной недостаточности — такой диагноз поставил врач команды Геннадий Селивра. На высоте шесть тысяч метров такой диагноз — верная смерть, но благодаря решительным действиям Алексея, спустившегося ночью за спасотрядом, все обошлось… 

Лагерь праздновал возвращение своей команды. По вечерам опять весело звенели гитары,  альпинисты смеялись и шутили, лишь один Волченков ходил хмурый. Его забыли и не обращали на важного проверяющего из Москвы никакого внимания. Непорядок… Через день он отправил в федерацию альпинизма СССР радиосообщение о чрезвычайном происшествии на пике Энгельса и потребовал созвать ущельскую комиссию для расследования восхождения слобожанских альпинистов. Поначалу никто всерьез инициативу Волченкова не воспринял, и это возмутило его еще больше. Он повторно связался с Москвой и сообщил, что в экспедиции творится полное безобразие.

Получив подтверждение своих полномочий, Волченков устроил судилище над провинившимися, по его мнению, альпинистами. В ответ Гриша Артеменко сгоряча обозвал спешно организованную комиссию из представителей других команд (в ущелье стояло еще с десяток экспедиций) — «козлиной», и бюрократическая машина закрутилась с этого момента в полную силу. Приговор оглушил ничего не подозревающего Алексея, но обжаловать его можно было теперь только в Москве. Сезон же 1983 года для него закончился полным поражением...

Позднее Григорий Артеменко, пообещав Давыдову помощь, не пошевелит и пальцем. Наоборот, оказавшись в Москве (сам Алексей поехать в федерацию не смог —  «желтуха» таки доконала его, и он на полтора месяца слег в больницу), Артеменко станет топить Давыдова, всячески выгораживая при этом себя как руководителя экспедиции. Артеменко при разборе «дела» утаит, что в группе не было средств связи (отсутствующие радиостанции задним числом были внесены в маршрутный лист группы еще в ущелье), и весь удар ляжет только на самих участников восхождения. Действительно, с чего бы это Давыдову вздумалось спускаться ночью с шеститысячной высоты, если в их группе была радиостанция? Одним словом, налицо грубейшие  нарушения правил советского альпинизма, категорически запрещающие передвигаться по закрытому леднику в одиночку, да еще ночью! О том, что эти нарушения в конечном итоге спасли человеку жизнь, никто в федерации альпинизма СССР и не вспомнил… 

Вчерашние друзья словно не замечали опальных альпинистов, до них ли? У всех грандиозные планы, а кому теперь нужен «новичок», тем более выбывший минимум на год из-за болезни? Крах своей спортивной карьеры Алексей переживал очень тяжело, спорт, которому он хотел посвятить всю свою жизнь, неожиданно отверг его. Более всего угнетало то, что фактически все его предали. В альпинизме, чтобы заново выполнить первый разряд,  уйдет в лучшем случае четыре-пять лет, и то, если повезет. Можно выехать в горы и за месяц не сделать ни одного восхождения: то погода «нелетная», то еще какие-нибудь неурядицы, а на заветный первый разряд нужно сделать почти два десятка восхождений — это не стометровку по стадиону пробежать…

Из секции политехнического института он вскоре ушел и ездил в горы теперь не за чемпионскими титулами (какие уж тут чемпионаты, если предстояло начинать все с нуля), а просто пообщаться с друзьями, с настоящими друзьями, которым от тебя ничего, кроме тебя самого, не нужно, с которыми приятно потом вспомнить, как мерз в одной палатке, деля последний глоток мутно-теплой воды под названием чай.

Понять, чего стоит человек в экстремальных условиях, можно очень быстро, и не нужно для этого лопать пресловутый пуд соли. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…» — пел Володя Высоцкий, который не был альпинистом, но, однажды попав в горы, оставил их в своем сердце навсегда. Сами по себе горы для Алексея ничего не значили, красиво, конечно, но мало ли в мире прекрасных мест и занятий? Лесное озеро с хорошей рыбалкой, например. Но никакая ловля рыбы, пусть даже и самая удачная, с последующим распитием водки (без чего ни одна нормальная рыбалка не обходится), не заменит того чувства, когда ты связан с другом одной веревкой. В горах нет места жадности и зависти, деньги там теряют над людьми свою магическую силу, где не поют птицы и из всех живых существ на горной вершине вы одни, и бесполезно уповать на какого-то там эфемерного бога, дальнейшая судьба  только в твоих руках…

Через год Алексей вернулся в спорт — не в его характере было отступать. Вначале он опять выиграл чемпионат республики по скалолазанию, а затем за два года набегал и недостающие вершины, но уже не было у него того чувства, что заставляло бросать все и очертя голову лезть на вершину.  Давыдов больше не был фанатиком…